Он рождается, чтобы через десяток (плюс-минус) лет разочаровать родителей в той же мере, в какой они сами, вечно занятые, чопорные, скучные, разочаровывают его;
чтобы гримасничать, отплевываться сигаретным дымом, пеплом и кровью из рваного рта, пока Марион, утратив спокойствие, визжит, колотит сына по лицу и выдирает из нижней губы небольшую сережку - ему двенадцать с половиной, и от вернувшегося домой Уилла несет алкоголем, да так, что нельзя не заметить;
чтобы терпеть побои, монотонно кивать, соглашаясь с ласковыми проповедями, одарять отсутствующей улыбкой в ответ на беспомощную ругань и слезы, а потом сбегать, возвращаться, сотый раз начинать с начала и тысячный - не доводить до конца;
чтобы стать образчиком полного отсутствия смысла - в действиях, в словах, в обещаниях, - и необъяснимой мотивации, которая двигает вперед, мешает адаптироваться, свыкнуться, где-то и кому-то стать своим.
Уильям Роудс - слишком мало, чтобы устроить революцию, и слишком много для отдельно взятой семьи преуспевающих врачей: выверенных, выбеленных, до победного статусных, поэтому, когда им нужно вместе куда-то выйти, мать нарочито быстро перебегает дорогу, говорит - не приближайся, я не хочу, чтобы эти люди видели тебя рядом. а он смеется, кивает и топает по другой стороне, расталкивая плечом прохожих. Марион остается лишь догадываться, за что ей послали чудовище по имени Уилл, и кому он мстит своим поведением; поздней ночью, когда он спит или шатается по улицам, не обращая внимания на наказания и увещевания, она вместе с мужем штудирует "прикладную психологию", азы "семейного счастья" в мягком переплете тиражом десять тысяч экземпляров, и, разумеется, не находит ровным счетом ничего полезного, если не считать
- уделяйте вашим детям-подросткам больше внимания
- говорите с ними, спрашивайте об их проблемах
- старайтесь быть не только родителем, но и другом своему ребенку;
ребенок в одиннадцать лет начинает курить, в четырнадцать подхватывает хламидиоз от Франчески-Луизы-Антуанетты, как та сама себя называет, если только не вдрызг пьяна, в шестнадцать пробует таблетки и кислоту, как-то очень быстро перескочив ознакомительный период с травкой, в восемнадцать количество административных нарушений и штрафов, которые зарабатывает Уилл, и выплачивают его родители, переходит все мыслимые и немыслимые границы; Марион порой думает, что десяток лет в местах не столь отдаленных - меньшее, что для нее, как для исправной налогоплательщицы, может сделать страна. она уже не знает, что будет лучше, изолировать сына от общества, или ее саму, малодушно, упрятать подальше от сына.
Скорее рано, чем поздно, она опускает руки - отец же и вовсе их не поднимал, - переключает все внимание на младшую дочь, и тогда Уильям пропадает в компании друзей, таких же, как он сам, асоциальных, экспериментальных, аутоагрессивных, но, в отличие от него, отчаянно нуждающихся в лидере; становится тем самым деструктивным элементом, медленно вносящим разлад в любую систему, и пастырем для нескольких заблудших овец, от которых потом удирает так же отчаянно, как от полицейских во время дежурного рейда по неблагополучным районам города.
После он зачитывается исторической литературой, умудрившись не пополнить словарный запас ни на десяток слов, становится Йозефом, и появляется Магда, эротическая фантазия немецких солдат, сплошная оккупированная территория, завоеванная и захваченная еще до знакомства; у нее - пронзительный выговор, и руки-птицы, которые существуют отдельно от тела, когда Магда вдохновленно декламирует: Гейне, потом Шекспира, потом рекламные плакаты в метро. Йозеф, старше на четыре года, но ни разу не мудрее, восхищенно свистит, стоит ей опять загореться. Голосом, от которого впору падать стенам Иерихона, Магда просит прохожих подкинуть им с мужем несколько монеток на обратную дорогу, а когда никто не реагирует, они решают, что возвращаться незачем, нужно смотреть вперед.
Это вперед пропадает в районе Бангора, когда их высаживают из рейсового автобуса, а проезжающие мимо фуры и легковушки лишь сигналят королю-самозванцу и его королеве в белом платье которого нет. Йозеф чувствует эмоциональный подъем, ответственность, возбуждение и жуткий голод, который сначала уравновешивает любые романтические порывы вроде зачатия детей и похода в Лондон босиком, а потом и вовсе поглощает любой намек на безрассудство. Это что-то новое в его системе координат, и ему абсолютно не нравится, но беззащитная угловатая Магда всем своим видом требует заботы и покровительства - и тем сильнее его удивление спустя час или два, когда вместо того, чтобы послушно заглянуть к его тетке на ужин, снять рваные джинсы и надеть что-то из гардероба кузины Кивы, она размахивает ножом, выкрикивая ругательства на немецком.
Йозеф сильнее, выше, а временами - намного злее; его злость вырывается алыми пятнами, хрипящим свистом, будущим шрамом на ее шее и вывернутым запястьем, которое на общем фоне не производит особого впечатления даже на врачей той больницы, куда он на чистом адреналине умудряется дотащить Магду прежде, чем сбегает.
Она умерла, думает Йозеф и быстро отказывается от этого имени, как раньше отказался от своего настоящего. долго думать опять не приходится; Уилл превращается в Джеймса, а фамилию он отбирает у матери, справедливо рассудив, что от нее не убудет. Где-то в соленом от морских вод Кардиффе Марион икает ночь напролет и шесть недель спустя выходит на улицы, чтобы протяжно кричать, не видели ли добрые люди ее сыночка.
Мой сыночек, кричит Марион, хороший, достойный мальчик, надежда родителей и опора семьи. Он вышел из дома двадцать один год назад, в фиолетовой курточке и синей шапке, и потерялся, совсем потерялся, помогите его найти.
Обязательно поможем, говорят врачи, которые забирают ее после тревожного звонка соседей и увозят на психиатрическое освидетельствование. Рамку с фотографией двухгодовалого Уильяма, которого Марион упорно зовет Кираном, удается отобрать лишь после нескольких уколов.
Джеймс Эванс начинает как бармен в низкосортных забегаловках, вышибала в малоокупаемых барах, мелкая шестерка постоянно меняющихся драгдилеров. Он удачлив, словно сам дьявол, словно Магда, исчезнув, снимает невидимую печать - пока наркодельцов одного за другим ловят и закрывают, Джеймс прогулочной походкой шатается по улицам Манчестер, снимает квартиру пополам с тремя шлюхами из местного публичного дома, и, позже, договаривается с ними же. То, что начинается как нелегальный притон, через год приносит такую прибыль, что Эванс выходит из подполья (бегать от налоговиков - слишком утомительное занятие, по его мнению, да и фортуна рано или поздно ко всем поворачивается задними карманами).
Спустя пять лет после его появления в Манчестере, и за пару месяцев до официального открытия публичного дома, забавы ради замаскированного под сауну, в жизнь Джеймса вновь врывается безумная Магда, королева без королевства и внезапная выжившая; он не знает, рад или зол, и что делать, представляет крайне смутно, но принимает ее у себя и даже предоставляет работу, с удивлением отметив, что на эксцентричную девицу находятся желающие. Кто-то платит, пока Магда заливисто смеется, плохо играет на расстроенном фортепиано и поет песни собственного сочинения на непонятных языках - это его вполне устраивает. Джеймс живет своей жизнью и свято в это верит, даже несмотря на то, что Магдино тело портят и калечат его дети, ни одному из которых не суждено в действительности увидеть свет. Джеймс всем, вроде как, доволен - если забыть о том, что он практически всегда пьян.
И в тот день, когда ее сбивает рейсовый автобус (Манчестер - пригороды); и в тот день, когда, поддавшись порыву, он покупает билет на самолет; и в тот, когда его, шатающегося, ничего не соображающего, отправляет прочь служба безопасности аэропорта: внутри у Джеймса блиц-криг, язва и синдром отмены, он замещает Магду - фенобарбиталом, а принимающий врач ставит один диагноз за другим. Говорит - "не приговор", - и Эванс тянет в ответ кривые сухие губы. - может, тогда вы сумеете меня излечить?
Доктор молчит и кажется старше на пару лет; Джеймс понимающе кивает, целует напоследок своих шлюх и едет в Лондон, где, ему говорили, можно воплотить в жизнь любую мечту. У него очень много денег и, - пока еще, - достаточно лет впереди, чтобы наконец-то окончить университет. Штопаный изнутри, выжженный и больной мальчишка за шесть лет становится мужчиной, влюбленным в свою работу преподавателем, к которому обращаются, учтиво заканчивая - "сэр", и который держит в аптечке кокаин помимо холиноблокаторов. Ему тяжело писать теперь уже правой рукой (левая неблагонадежна из-за почти постоянного тремора), - но студенты, которые это замечают, имеют достаточно такта, чтобы в нужный момент промолчать.
Дефицит доверия, глупый термин, значение которого от Джеймса постоянно ускользает, просачиваясь между пальцев; он знает, что такое нехватка средств, времени и здоровья, но понятия не имеет, почему терапевты так неодобрительно смотрят, пишут в блокнотах и ищут проблемы там, где их в принципе быть не должно; Джеймс не умеет никому и ничему доверять, он открывает толковый словарь и читает там: уверенность в поступке другого человека. Он читает: готовность передачи прав и информации. Читает: открытые взаимоотношения, основа всех социальных институтов. Раздраженно захлопнув книгу, Эванс пытается осознать, как можно страдать от отсутствия того, чего никогда и не имел; узколобые специалисты твердят, что все эти тридцать один год он живет неправильно, криво и не по стандартам. Джеймс впадает в ярость, но соглашается на компромисс и стационарное лечение в психиатрической больнице.
Арт-терапия, групповые сеансы, Миансерин, Паксил и трогательные душевные беседы с личным врачом каждый вторник. Он получает очередной (который по счету?) диагноз неровным почерком в медицинскую карту, комплексный подход, перешептывания коллег, минус двадцать фунтов на весах и рацион, на треть состоящий из различных колес. Нарисуйте на этом листке вашу проблему, мистер Эванс - Джеймс кое-как набрасывает детали композиции, потом, внезапно передумав, обводит черным карандашом собственную ладонь: получившийся контур чем-то напоминает кардиограмму, так сильно она дрожит. Психиатр делает круглые глаза и выводы. Джеймс - спустя пару недель - делает из клиники ноги и возвращается в родной Кардифф. |
