– Ты даже не представляешь, какая ты порой заноза в заднице.
- Скорее кость в горле.
Под окном цветёт яркий клематис, привлекающий своим запахом неугомонных насекомых и очаровательных бабочек. Аккуратно подстриженный газон – идеальное поле для охоты маленькому рыжему котенку, минутою назад деловито шагающего мимо, но так и не сумевшего унять природное любопытство. Высокие деревья вдоль белоснежной оградки создают приятную для крошечного путника тень, и юный охотник решает не покидать столько облюбованное место с дружелюбными хозяевами, напрочь игнорирующими его появление.
Внутреннее убранство и старательно созданная атмосфера ни в коей мере не желают вязаться с напыщенной внешней жантильностью. Протяжно скрипит половица покинутой жизнью гостиной, а в воздухе противно смешался запах дорогого алкоголя и дешевых сигарет. Из дальнего угла, покрытого двухнедельной пылью и драпированного симпатичными, оборванными обоями в редкий цветочек еще слышны звуки протяжного кашля и неразборчивых проклятий без адресата. На столе, игравшем роль пепельницы, еще лежали непотушенные окурки, оставляя после себя прожжённые следы. На нежно-розовой софе уютно валяется полуголый мужчина, смачно почёсывая причинные места. Рядом с софой в обнимку устроились две молодые девушки, забывшие слово «одежда». Перед входом в гостиную лилась «речка» из опрокинутой бутылки вина, как бы отговаривая делать шаг навстречу. Это было лучшее место для пятилетнего ребенка.
Южное побережье Англии, солнечный и радушный Брайтон с его милыми детками и трепетными мамочками, женатыми на улыбчивых и стройных мужчинах в бежевых кардиганах. Одинаковые маленькие домики, скрывающие под своей крышей небольшие и счастливые семьи, где мать всегда печет по выходным блинчики, отец важно сидит в своём кресле, почитывая еженедельную газету, а на умилительно-розовом коврике перед ним резво разбрасывают игрушки маленькие дети. Кафе на углу узких улочек с улыбчивыми официантами, преподносящими вам аппетитные булочки и горячий кофе. Но из каждого правила есть свои исключения. Так и в Брайтоне, на одной из таких сладко-умилительных улочек находился дом, не подходящий ни под одно из положительных описаний. Это был мой дом.
Мои родители – чудесные люди. Наверное. Мне не всегда доводилось испытывать такое неземное счастье и видеть их в рассудке и добром здравии. Обычно я играла роль тени, маячила незаметно на пером этаже нашего дома, закапывалась у себя в игрушки или, не замечая творившего вокруг хаоса, углублялась в истории, которые ведал мне телевизор. Что уж скрывать: я жила историями и выдуманными персонажами, чудесными и захватывающими приключениями, красивыми принцессами и романтичными принцами, храбрыми рыцарями и могущественными волшебниками. Думаю, впоследствии это сыграло значительную роль в выборе моей будущей профессии. Честно будет заметить, что так было не всегда. Мне трудно сейчас вспомнить точную дату, или хотя бы назвать год и события, предшествующие резкому изменению в их поведении, но у меня были родители. А потом появилась Марта. Она заботилась обо мне как о родной, хотя и чужой я ей не была. Марта – родная сестра моей матери и она не очень любит о ней говорить. Мне за свою жизнь доводилось слышать несколько ужасно трагичных и полных драмы и слёз историй, когда родители, любящие бутылку водки и лишний косяк больше, чем собственных детей, просто не замечают, как вдруг их драгоценное чадо переходит в руки родственников. Моя история ничуть не драматична. Родительница, а имя ей Энди, сама оформила ту кипу бумаг и всевозможные доверенности, в которые я никогда не хотела углубляться. Подписала и на том спасибо. А мой отец, который вовсе и не муж Энди, по-моему давно забыл о моем существовании. Гражданский брак, выгодное сосуществование – вот, что представляла из себя жизнь моих родителей. Просто два биологических вида неожиданно встретились и решили, что было бы недурно создать меня. У них это вышло. До «страшного дня», когда их жизни изменились, Энди работала неважным секретарём в какой-то важной фирме. Мой папа, которого все обычно зовут «вот мудак» сочинял песни и музыку, а потом, стоя у вышеупомянутой фирмы, распевал их под собственный аккомпанемент, часто отлучаясь к соседнему кусту за спрятанной бутылкой. Папа умеет играть на гитаре и это, пожалуй всё, что он умеет. На самом деле, в день встречи моих родителей, папа был очень даже симпатичным, но не совсем презентабельным. Типичный уличный музыкант: недельная щетина, копна лохматых волос, больше напоминающих давно заброшенное гнездо, мешковатая одежда и синяки под глазами… то ли из-за недосыпа, то ли из-за начинающейся зависимости.
В возрасте семи лет Марта забрала меня к себе. До этого она меня только навещала, выгоняла странных мужчин и женщин, устраивающих оргии и распивающие всевозможные гадости в нашей гостиной. Не люблю, когда меня жалеют. Почему-то все так уверены, что мне жилось плохо. Это заблуждение. Я никогда не становилась грушей для битья, меня никто не унижал, не использовал и не переходил границы дозволенного. «Страшный день» пришелся на ту пору, когда я сама могла подойти к холодильнику и взять то, что очередной пьяный мужик не успел еще сожрать. Полноценная еда доставалась мне только с приходом Марты – это факт, но голодной я не ходила. Моя жизнь проходила в районе от телевизора до нашего уютного садика. Там то и началось моё пристрастие к историям. Вдохновлённая всем увиденным и услышанным, я вытаскивала никому ненужный блокнот из комода, где-то находила карандаш и шла на улицу. В Брайтоне удивительная погода: здесь всегда ярко светит солнце, согревая вечно мёрзнувших англичан. У каждого ухоженные клумбы и подстриженный газон, с резвящимися на нём детками. На нашем газоне никто не резвился. Интерес к нашему газону проявляла только я. Мягкий, в каком-то роде пушистый, он всегда принимал меня и мои фантазии. Усаживаясь поудобнее, закрыв глаза… я начинала мечтать. Далекие страны, волшебные существа, уродливые монстры и пугающие чудовища, хрупкие леди и мужественные рыцари, бьющиеся на смерть за сердце самой прекрасной из дам; далекие миры, космические корабли и необитаемые планеты. Всё это оживало на страницах моего блокнотика, наивным детским языком и с присущей каждому ребенку простотой, я записывала увиденное, влюбляясь в героев и обретая верных друзей.
Хочу немного прервать описание моей бурной детской фантазии и отметить, что эти блокнотики до сих пор хранятся где-то в завалах моей однокомнатной квартирки. Периодически, когда мой жадный взгляд натыкается на них, мне приятно полистать и вернуться в детство. Мне не чужда ностальгия и я не бесчувственное полено, хотя друзья старательно это отрицают.
За мной всегда ухаживали. До семи лет Марта приезжала раз в три дня. Удивительно, как она находила время на какого-то капризного ребенка, с её то работой. Ах, точно. Моя Марта журналист, ведет колонку в женском журнале. Несмотря на весь мой скептицизм и недоверие к писателям и журналистам, Марта знала своё дело и выполняла его со всей ответственностью. Без лишнего красноречия, распространённых сравнений и заумных метафор. Просто, лаконично, с юмором – повторяла она.
В семь лет, без лишних слёз и истерик с моей стороны, держась за ручку с Мартой, я отправилась в неизвестную мне жизнь. Жизнь, где со мной будут разговаривать, интересоваться мнением и считаться с желаниями. Моя Марта жила на другом конце Брайтона и часто ездила в Лондон и Кардифф. К четырнадцати годам эти три города в одинаковой степени могли по праву считаться моими родными и любимыми, домом. В школе девочки увлекались заполнением анкет и часто пытались подсунуть их мне. Ну знаете, такие вроде «ваше хобби, ваш кумир» и прочая подростковая радость. Графу «родной город» я всегда пропускала: слишком трудно было объяснить, почему я не могу выбрать один; зато графа «семья» расписывалась подробнейшим образом. А семьей моей на тот момент были Моя Марта и наш вредный мопс Пудель. Родных детей у тёти не было, хотя я иногда и хотела потискать маленького ребеночка, понянчиться и почувствовать себя заботливой девушкой. Моя Марта считала, что меня ей достаточно. Возможно так и было, особенно после появления Пуделя. Эту псину я любила больше, чем что-либо на свете, несмотря на все его пакости и жутко непослушный характер. Отчасти мы с ним похожи: оба выглядим предельно миловидно, но при более близком общении оказываемся саркастичными «вреднюлями», как любила выражаться Марта.
Я считала себя счастливой. У меня была семья, был дом, в который я хотела возвращаться и который так неистово не хотела покидать. Пускай в этой жизни у меня не было моего садика и высоких деревьев, бросающих тень и заботливо приглашающих меня посидеть под ней, спасаясь и укрываясь от солнечного удара, но у меня была уютная квартира, отдельная, хоть и небольшая, но комната, место моего уединения. Мы не жили богато, но и каждую монетку не считали. Моя Марта устроила меня в школу, где я быстро сориентировалась и нашла себе компанию. Тогда-то гены и сыграли свою роль.
Искренне жаль родителей и родственников, которым приходится терпеть все невзгоды и трудности подростков, помогать им переживать юношеский максимализм и держать на плаву, всеми силами не давая залечь на самое дно социальной лестницы. Моя Марта смогла. Если я когда-нибудь разбогатею, я поставлю ей памятник. Или два памятника. Или не поставлю.
В шестнадцать лет я возглавляла школьную газету и работала над собственными проектами, благополучно уходившими «в стол». Сейчас я замечаю, что в юности мне удавалось писать интереснее и увлекательнее, чем сейчас. По крайней мере, я себя в этом убеждаю и свято верю, что это объясняет непопулярность моих «произведений». Помимо творчества, большую часть моей жизни занимал... отдых. В те дни, Марта часто уходила из моей комнаты, шепча себе под нос что-то вроде «родители бы признали тебя такую». В порывах юношеского гнева и злости, я не придавала особо значения этим словам и со спокойной душой продолжала делать то, что считала правильным. Я ошибалась.
Мы часто делаем необдуманные поступки, отдаемся атмосфере и своим желаниями, следуем за теми, кто обещает горы, да покрасивее. Мои друзья вместе со мной попались на эту удочку, слепо шли на мелькающий в ночи свет, в надежде выйти к чему-то новому, постигнуть тайное и увериться в мысли, что старшое поколение понимает не больше спичечного коробка, в то время как мы, молодые и счастливые, осознаем происходящее и видим мир изнутри. Мы были слепы.
Пара из осознания происходящего и ощущения неверности происходящего пришли ко мне на девятнадцатом году жизни. В моем шкафу, где-то рядом с допитой бутылкой чего-то сильно крепкого, но не шибко ароматного, лежало доказательство окончания школы. Каким-то образом я находила время на учёбу и выпустилась из места, подарившего мне в памяти множество ошибок.
По мне всегда-всегда было трудно понять, чем я балуюсь в свободное время. Предпочтения в одежде умело скрывали мои грехи и придавали мне вид идеальной дочери. Длинные юбки в цветочек, свитера на пару размеров больше, рубашки с милыми принтами, цветные кардиганы, фенечки, заколки-бабочки. Друзья не понимали, но и не критиковали мой внешний вид, а я не придиралась к их оборванным джинсам, отсутствием низа или верха у девушек, вызывающим макияжам и дальнейшим средствам самовыражения. Я выражалась посредством слов.
В тот год мы с Моей Мартой решили, что пришло время жить отдельно. Мне оставалось только выбрать: Лондон или Кардифф. Вспоминая мудрость, что начинать необходимо с малого, постепенно направляясь в сторону большего – я купила билеты в Кардифф. Переезд я почти не замечала, разве что тосковала по заботе Моей Марты и ежедневному кофе на столе, по ласковому и с возрастом успокоившемуся Пуделю. Но мне ни на минуту не покидала уверенность, что на новом месте плохо мне не будет.
Сейчас я снимаю небольшую квартиру, до боли напоминающую ту, что приютила меня двадцать лет назад. Находится она на окраине города, поэтому платить приходится не так много, учитывая мои финансовые проблемы. Когда-нибудь я научусь тратить заработанные писаниной деньги на то, что действительно необходимо. Вот кто-нибудь еще считает, что этот проектор звёздного неба был мне так сильно нужен?
Подводя итоги:
- Я не обладательница густых светлых волос, ярко-голубых глаз и алых губ, скорее наоборот. Небольшой рост, компенсировать каблуками который не было ни малейшего желания. Говорят, я выгляжу мило и в каком-то роде наивно, а веду себя инфантильно.
- Да, вероятнее всего я и есть инфантил. Несмотря на грехи и ошибки юности, меня умиляют котята и я люблю розовые кардиганы. Хотелось бы мне сказать, что я такая же приветливая и дружелюбная, как все привыкли считать. Проблем с знакомствами у меня не бывает, но характер у меня тяжелый. Редко кто по собственному желанию оставался со мной близок, или задерживался в моей жизни. Имею вредную привычку придираться к мелочам, быть недовольной поведением оппонента и стараться знакомых перевоспитать, заставить танцевать под собственную дудку, контролировать. Если кто-то назвался моим другом или близким, я буду отдавать этим отношениям себя всю, но взамен потребую не меньше.
- Не стоит думать, что я чудовище заморское. В обычной жизни я не редко улыбаюсь и шучу, радуюсь жизни и люблю весело провести время. Но я же девушка, а нам свойственно меняться на глазах, превращаясь в нечто совершенно непривычное и неожиданное.
- Так уж вышло, что я не люблю конкуренцию, споры и конфликты, хотя на последние часто нарываюсь. Именно поэтому дружба с писателями и журналистами заводится у меня с наибольшим трудом. Я параноик и часто ловлю себя на мысли, что они лучше меня.
- Мой первый опыт был с девушкой. С тех пор я с трудом насчитаю еще хотя бы две, и всё они были чистыми случайностями. Меня раздражает их слабость и желание всё время жить под опекой. Не отрицаю, что чувства большие, чем желание и похоть могут возникнуть и по отношению к представительнице прекрасного пола, но пока такого не случалось.
- Как у многих творческих людей, страдает ОКР, хотя старательно убеждает себя, что всё в порядке и категорически отказывается посещать медиков. Из-за этого часто ведет себя агрессивно, может неожиданно впасть в истерику и минуту назад горевшая желанием жить, теперь закрывается в собственной квартире, пытаясь пережить навязчивые состояния.
|
