ну, ты, блондинка, всё поняла сама

Мик всегда считал свадьбу удавшейся, если гости на ней упивались в говно. Так что свадьба Фейт Хардман (пусть и не настоящая, пускай даже юридически не подтвержденная) была просто сногсшибательной, во всех смыслах этого слова.
Мик отчетливо помнит торжественную часть – когда Фейт, эта наркоманская шлюшка, которую свет и не видывал ни в чем длиннее юбки-пояса, вдруг предстала перед всеми в том красивом пышном платье с миллиардом кружевных юбок и оборок. Сколько килограмм кокаина она за него отдала? Фейт в корсете какого-то неонового цвета, выжигающего ваши глаза, вся сверкала и переливалась.
Черный шелк струился по ее тощему телу, но ей вообще черный был к лицу, прирожденная горничная же.
Мик еще помнил тот счастливый поцелуй молодоженов, когда девочки спорили, кто из них кого понесет на руках через порог, у невесты Фейт тоже было платье, правда узкое и строгое, но, наверно, тоже очень дорогущее.
Мик еще отчетливо помнил, как пятый бокал шампанского, тот, что после первого танца невесты и невесты, Крессида преподнесла ему с лучезарной улыбкой, полной тоски и растерянности, как, широко распахнув свои огромные глазища, схватила Мика за руку и потащила танцевать.
Со всеми собравшимися, в самой гуще вот-вот обдолбающихся гостей, Мик и Крессида покачивались в такт музыке, оба – самые одинокие существа на планете.
Мик всегда считал свадьбу удавшейся, если гости на ней упивались в говно. Свадьба Фейт Хардман и ее возлюбленной, с которой он до того дня и знаком-то не был, была первой свадьбой в жизни. Для Мика, естественно.
Он прикинул, сколько денег вгрохали девчонки в то, что юридически даже бракосочетанием не назовешь. На доли секунд, глядя в лицо Крессиды через пузырьки в запотевшем бокале, Мик решил, что, может, оно и к лучшему, что Лисбет Швайнштайгер сбежала.
Если уж ты мужик, а женщина твоя беременна, свадьба – твой единственный выход. А денег на свадьбу не было.
Но была любовь и разбитое сердце, которое очень ныло в этот день. Мика тошнило.
Мика жгло изнутри.
Мика рвало на части.
Мика бесило и убивало.
В этот день очень плохо было.
Мик плетется в сторону «Гудисон Парка», куда он вообще частенько таскался в последнее время. Особых вариантов развития событий нет, хочется забиться на самую высокую трибуну и наблюдать за тренировкой каких-нибудь футболистов, хотя, вы знаете, футбол – это такой отстой.
Но стадион сегодня забит, проходит какой-то матч черти чего, и Мик, особо не раздумывая, меняет траекторию в неизвестность.
Ноги ведут его на узкую разбитую дорожку, прямиком в какие-то ливерпульские дебри. Перед глазами большущие глаза Иды, в бокале пузырьков, через запотевшее кружево шелка и ярко-неоновых расцветок корсета.
«Ну ладно, - сдается он, - давай сначала начнем».
Крессида тянет за руку и ведет в самую гущу веселья, в темноту, подальше от ночного охранника, Мик бежит по разбитой дорожке, задыхаясь. Надо бросать курить.
«Я – Миккаэль Сихт, мне 23».
Ладошка Лисбет влажная от волнения, они несутся со всех ног, тяжелый букет роз, тех, что Мик спер из цветочного киоска, рассыпается по пути. Оба – самые счастливые существа на планете.
«Раз уж пошла такая малина, то я тебе даже признаюсь, что меня зовут не Лисбет»…
Мик спотыкается и падает на ворс темной сочной травы в свете фонарей.
«А Бэтмэн, и я рисую комиксы»…
В тот вечер Лис тоже потеряла равновесие.
Она тоже упала прямиком на Мика.
Он почти слышит ее тяжелое дыхание, почти чувствует острые шипы роз, впивающиеся в кожу, почти ощущает, как Лисбет…